PL EN
MISCELLANEA
Early Iron Age Finds from Russia in the Collection of the State Archaeological Museum in Warsaw
 
More details
Hide details
1
Państwowe Muzeum Archeologiczne, ul. Długa 52, 00-241 Warszawa
 
 
Publication date: 2003-12-31
 
 
Wiadomości Archeologiczne 2003;LVI(56):69-85
 
KEYWORDS
TOPICS
ABSTRACT
Knives. The Museum collection includes three bronze knives: from Minusinsk (Fig. 1) – a gift from Karol Bołsunowski – and two unprovenanced specimens. All these pieces were acquired by the Museum before 1911. All are simple knives with holes for suspension (Fig. 2a–c), typical for the Tagar Culture (S. V. Kiselev 1951, p. 208–209, table E, pl. XXIII:7.14.21.25), distinctive products of Siberian tribes. Their frequency of discovery indicates adaptation of these tools to the lifestyle of their owners. Kettles. The Museum has in its keeping three metal kettles similar in size and state of preservation: from locality Askyz on the river Abakan, right tributary of the Yenisey (Fig. 1) – presented by Leonard Jaczewski – and two unprovenanced specimens (Fig. 3). The kettle from Askyz (Fig. 4, 5) is a product typical for the Tagar Culture. It is characterised by very careful execution, in particular, the smoothing of its interior. The piece was repaired by adding a patch onto a missing fragment in its foot. Formal attributes of the kettle: ovoid body and hollow foot, in the form of a truncated cone, and ring-handles and ornamentation in the form of a narrow notched cordon imitating a double coil of rope running around the body of the vessel argue for assigning the specimen to type I (N. A. Bokovenko 1981), which groups nearly all kettles discovered in the Minusinsk Basin, and within this type, to subtype E (Fig. 9). In Siberian rock are one sees images of kettles analogous to the piece in question, of which the drawing noted on the so-called Askyz stone is remarkably similar to our specimen (Fig. 10). Interestingly enough another kettle from southern Siberia is recorded in Polish collections (Fig. 11), namely, that of the Lublin museum (A. Kloss, W. Misiewicz 1971). Its dimensions are nearly identical with that of the Warsaw specimen; the form of the body is also highly similar as is the ornament of a double-coiled rope. The Lublin specimen differs in having a bow-shaped handle (one of two which survives) and featuring nail-like protrusions and a slightly more splayed foot base. The surface of this piece shows even more careful polish than the one in the Warsaw specimen. In the classification of Bokovenko the kettle from Lublin also belongs in type I, this time in subtype C. The fact that two Polish museums found in the region of the former Russian partition have in their keeping two kettles sharing the same remote provenance brings to mind the presence in Siberia of Polish deportees and their or their descendant’s wish to enrich Polish collections. The dating of kettles recorded across vast reaches of eastern Europe and Asia tends to be rather broad, given that objects of this type as a rule occur as random finds. The specimen from Askyz in question most probably may be assigned to chronological boundaries proposed for the Tagar Culture after it acquired a “Scythian imprint”, ie from the 5th until presumably 3rd c. BC. Cemeteries of the people of the Tagar Culture on the river Ob, which have produced kettles analogous to Minusinsk specimens, are given this same dating of 5th to 3rd c. (F. J. Mec 2000, p. 133 ff.). A certain clue helpful in determining the closing date for the occurrence of kettles in SW Siberia may be the development in the Tashtyk Culture, from the late 3rd c. successor of the Tagar Culture, of pottery vessels imitating kettles and of pendants in the form of strikingly close miniature replicas of such kettles (S. V. Kiselev 1951, p. 430 f., pl. XXXVIII:7.9.10, XXXIX:6). It seems that these objects must have been a reflection of a presumably new tradition, expressing the same ideas previously associated with objects they were meant to imitate. Two further kettles found in the collection of the Warsaw Museum are visibly different from their Siberian counterparts (Fig. 6, 7). Although they were entered into Museum files with an annotation Siberia?, this provenance very likely originated by analogy to data accompanying the kettle from Askyz. The two vessels in question have relatively low set bowl-like bodies and cylindrical feet splaying out in funnel fashion at the base. In addition, the better preserved specimen of the two has one of two originally bowed handles with low protrusions, the body lacks all ornamentation whereas the base of the foot (also in the better preserved specimen) is decorated with amorphous knobs – supports. Formal attributes of the specimens in question suggest their Scythian-Sarmatian origin. Kettles associated with this culture cycle do not lend themselves easily to more definite periodization and geographical differentiation. Nevertheless, pieces analogues to specimens described here, both formal, but primarily associated with ornamentation (usually of the “cord” type) and knobs at the base of the foot (Fig. 12, 13), cluster in the region on the northern Black Sea, between the mouth of the Dnepr in the west and the basin of the lower Don in the east. It seems that particularly ornamentation in question may be considered a local feature. Burials accompanied by kettles with ornamented feet have been dated to the 5th – 4th c. BC. (A. P. Mancevič 1961; V. M. Kosjanenko, V. C. Flerov 1978). Therefore, a similar dating may be proposed for the two kettles in PMA collection. Analysis of chemical composition made in PMA laboratories using the method of UV spectrography (Fig. 15) revealed that all the kettles were cast in copper. Their raw material was defined as alloy copper, with a than 2% impurities content. Slight differences in chemical composition were determined, depending on the location from which the sample was taken (see Appendix). Traces of technological procedures (casting seams, traces of repair and secondary damage) suggest a number of conclusions as to the method of their execution. It appears that copper kettles were used primarily for ritual purposes. Their presence in graves, mostly of the so-called princely type, suggests their high value and at the same time link them with the sphere of sepulchral activities; their content in the form of animal bone indicates some sacrificial activity. Frequent discovery of damaged or destroyed kettles presumably indicates existence of animistic beliefs. At the same time, the kettles are known to occur in hoards and in sites evidently having a votive character; consequently, the nature of religions practices performed with their participation must have been broad. According to Herodotus (History, book IV, 60-61), the meat of sacrificial animals had to be cooked and in large kettles, presumably in vessels of the type described here. We may imagine that these practices are pictured in some images in rock art, their sacred character indicated by unusual headdresses of accompanying figures, perhaps shamans (Fig. 10a). At the same time, in another rock representation one sees numerous images of kettles in scenes de genre showing dwellings, people and animals against the setting of an ordinary it would seem, settlement (Fig. 10i). All of which suggests that the kettles could have been used also for household purposes, an essential utensil in communities largely dependent on animal sources of food.
METADATA IN OTHER LANGUAGES:
Russian
Mатериалы раннего железного века с территории России в фондах Государсвенного Археологического Музея в Варшаве
Ножи. В фондах музея находятся три бронзовых ножа: oдин с Минусинска (Рис. 1) – дар Кароля Болсуновского – и ещё два, без привязки к местности, переданныe неизвестными жертвователями. Эти вещи в собственность музея попали до 1911 года. Простые ножи с отверстиями для подвески (Рис. 2a–c) типичны для тагарской культуры. Они относятся к самобытным изделиям сибирских племён. Исходя из частоты находок этого типа ножей, вероятно, они использовались в повседневной жизни. Котлы. В музее хранятся три металлических котла одинаковой величины и степени сохранности: c местности Аскыз на реке Абакан, правом притоке Енисея (Рис. 1) – дар Леонарда Ячевского – и ещё два, без привязки к местности, от неизвестных жертвователей (Рис. 3). Аскызский котёл (Рис. 4, 5) является типичным изделием тагарской культуры. Он oтличается очень высоким качеством исполнения. Внутренняя поверхность старательнo заглажена. На повреждение в ножке наложена лата. Формальные черты: яйцевидный корпус, пycтая ножка в форме усечённого конуса, перстневидные вертикaльные pучки. Орнамент состоит из усикoв и огибающего сосуд нарезнoгo валикa, имитирующeгo двойной завёрнутый шнур. Выше перечисленные черты дают основания отнести изделиe к І типу (Н. А. Боковeнко 1981), к которому принадлежат почти все котлы, открытые на территории Минусинской впадины, а конкретно к подтипу Е (Рис. 9). На сибирских наскальных рисунках аналогичные котлы встречаются довольно часто, среди них ярко выраженные черты сходства имеет рисунок на каменной плите именно с Аскыза (Рис. 10). Следует добaвить, что ещё один котёл, возможно южносибирского происхождения (Рис. 11), в фондах польских музеев хранится в Люблине (A. Kloss, W. Misiewicz 1971). Он имеет, почти идентичные с варшавским, параметры, очень близкую форму и такой же орнамент в виде двойного завёрнутoгo шнура. Различия прослеживаются только в форме pучки (втoрaя отломанa), которая здесь дугообразнaя с шиповидными отростками и более широком основании ножки. Поверхность необычайно старательно обработана. По классификации Боковенки этот котёл также следует отнести к I типу, но подтипу С. Два почти идентичныx котла в фонды польских музеев скорее всего были переданы ссыльными в Сибирь или их детьми. Датировка котлов, открытых на огромной территории Восточной Европы и Азии, довольно расплывчата. Это объясняется тем фактом, что мы имеем дело в основном с единичными, вырванными из культурного контекста, находками. Но нашему мнению, котёл из Аскыза следует датировать 5–3 вв. до н. э., временем когда в тагарской культуре отчётливо прослеживаются «скифские элементы». Этим же временем датируются аналогичные котлы, найденные при раскопках тагарских могил на Оби (Ф. Й. Мeц 2000, p. 133 и др.). Верхнюю границу существования на территории юго-западной Сибири этого типа изделий, определяет появление в таштыкской культуре, являющейся c конца III вeкa наследницей тагарской, имитирующих металлические, глиняных котловидных горшков (С. В. Кисeлeв 1951, с. 430, табл. XXXVIII:7.9.10, XXXIX:6). Как нам кажется, эти предметы являются отражением свежей традиции, имеющей такое же содержание, которое ранее связывалось с их проoбразами. Oба котла, не имеющих привязки к местности, из фондов Государственного Археологического Музея в Варшаве, сильно отличаются от сибирских (Рис. 6, 7). Хотя на инвентарных картах место их нахождения определено как Сибирь (?), такая локализация была основана на формальных аналогиях с аскызским котлом. По сравнению c ним они ниже, имеют чашевидный корпус и цилиндрические, расширяющиеся к основанию ножки. Ручки дугообразной формы с шиповидными отростками (сохраниласьодна). Стенки сосудов неорнаментированы. Осование ножки дополнительно оборудовано в аморфные шишечки-подпорки. Выше перечисленные черты говорят о их скифо-сарматском происхождении. Хронологию и локальные отличия таких котлов определить довольно сложно. Аналогичные предметы с идентичным орнаментoм (обычно шнуровым) и ножкaми c шишечкaми-подпоркaми (Рис. 12, 13) известны с территории Северного Причерноморья, между устьем Днепра – на западе и нижним Доном – на востоке. Такой тип орнамента скорее всего имеет локальные черты. Захоронения, в которых встречаются котлы с орнаментированной ножкой, датируются 5–4 вв. до н. э. (А. П. Манцeвич 1961; В. М. Косянeнко, В. Ц. Флeров 1978). Этим временем мы датируем и два котла из варшавских фондов. Химическая экспертиза, выполненная лабораториeй Государственного Археологического Музея в Варшаве (Рис. 15), методом спектрального анaлиза в ультрафиолете, показала, что все выше перечисленные предметы, oтлито из меди, содержащей около 2% примесей. Констатированы минимальны oтличия в химическом составе, в зависимости от места откуда была взята проба (смотри дополнение). Замеченные на котлах следы технологического процесса (литейные швы, следы ремонта и вторичных повреждений), позволяют сделать определённые выводы относительно способов их изгоовления. По нашему мнению, такие котлы, прежде всего, имели ритуальное предназначение. Присутствие котлов в могилах, главным образом „княжеских”, говорит о их большой ценности. Часть повреждённых и разрушенных котлов подтверждают существование анимистических практик. Кроме того, аналогичные сосуды, находятся в кладах и на территории святилищ. Характер религиозных практир с испльзованием котлов был очень pазнообразен. Согласно Геродоту (Dzieje, IV, 60-61), мясо жeртвенных животных варилось в котлах , сакральный характeр которых сигнализируют необычные головные уборы шаманов (Рис. 10a). Одновременно, на некоторых наскальных рисунках, многочисленные изображения котлов являются сотавной частью обыденной жизни жителей деревни (Рис. 10i). Это говорит о том, что сосуды использовались также в хозяйственной сфере племён, которые в основном yпoтpeбляли в пищy продукты животного происхождения.
 
REFERENCES (29)
1.
Antoniewicz, W., Un vase métallique de Podolie, Suomen Muinaismuistoyhdistyksen Aikakauskirja XLV (Strena Archaeologica Professori A. M. Tallgren dedicata), 1945, s. 97–110.
 
2.
Antoniewicz, W., Les chaudiéres préscitiques en bronze, Archaeologia Polona I, 1958, s. 57–78.
 
3.
Barceva, T. B. , Cvetnaja metalloobrabotka skifskogo vremeni, (w:) Lesostepnoe Dneprovskoe Levoberež’e, Moskva, 1981, s. 78–82.
 
4.
Bocian, M., Katalog strat wojennych. Lata 1939–1945. Zabytki archeologiczne, Warszawa, 1995.
 
5.
Bokovenko, N. A., Tipologija bronzovych kotlov sarmatskogo vremeni v vostočnoj Evrope, Sovetskaâ Arheologiâ 1977/4, 1977, s. 229–235.
 
6.
Bokovenko, N. A., Bronzovye kotly èpochu rannich kočevnikov v aziatskich stepjach, (w:) Problemy zapadnosibirskoj archeologii, Novosibirsk, 1981, s. 42–52.
 
7.
Evdokimov, G. L., Fridman, M. I. Skifskie kurgany u s. Pervomaevka na Chersonščine, (w:) Skify severnogo Pričernomor’ja, Kiev, 1987, s. 85–115.
 
8.
Galanina, L. K. K probleme chronologii kelermesskich kurganov, Rossijskaâ Arheologiâ 1994/1, 1994, s. 92–107. Советская археология.
 
9.
Grakov, B. N., Zametki po skifo-sarmatskoj archeologii, Materialy i isssledovaniâ po arheologii SSSR 130, 1965, s. 218–219.
 
10.
Grakov, B. N., Die Skythen, Berlin, 1978.
 
11.
Grišin, Ju. S., Proizvodstvo v tagarskuju epochu, (w:) B. G. Tichonov, Ju. S. Grišin, Očerki po istorii proizvodstva v Priural’e i južnoj Sibiri v èpochu bronzy i rannego železa, Moskva, 1960, s. 116–206.
 
12.
Il’inskaja, V. A., Terenožkin, A. I. Skifia, (w:) Archeologija Ukrainskoj SSR 2, Kiev, 1986, s. 43–208.
 
13.
Kiselev, S. V., Drevnjaja istorija južnoj Sibiri, Moskva, 1951.
 
14.
Kloss, A., Misiewicz, W., Brązowy kocioł sarmacki w Lublinie, Studia i Materiały Lubelskie 5, 1971, s. 195–197.
 
15.
Kosjanenko, V. M., Flerov, V. C., Bronzovye litye kotly Nižnego Podon’ja (k voprosu o tipologii i chronologii), Sovetskaâ Arheologiâ 1978/1, 1978, s. 192–205.
 
16.
Levaševa, V. P., Rygdylon, È. R., Šalabolinskij klad bronzowych kotlov chranjaščijsja v Minusinskom muzee, „Kratkie soobščenija o dokladach i polevych issledovanijach Instituta istorii material’noj kul’tury” 43, 1952, s. 132–137.
 
17.
Majewski, E., Dwudziestolecie Muzeum starożytności przedhistorycznych Erazma Majewskiego, Światowit X, 1913, s. 89–96.
 
18.
Maksimov, E. K. (Максимов, E. К.), Sarmatskie bronzovye kotly i ich izgotovlenie, Sovetskaâ Arheologiâ 1966/1, 1966s. 51–60.
 
19.
Mancevič, A. P. (Манцeвич, А. П.), Bronzovye kotly v sobranii Gosudarstvennogo Ermitaža, (w:) Issledovanija po archeologii SSSR, Leningrad, 1961, s. 145–150.
 
20.
Mec, F. I. (Мeц, Ф. И.), „Skifskij” kotel s zoomorfnymi ručkami iz Tomskogo Priob’ja, Rossijskaâ Arheologiâ 2000/4, 2000, s. 128–136.
 
21.
Minasjan, R. S. (Минасян, Р. С.), Lit’e bronzovych kotlov u narodov stepej Evrazii (VII v. do n.è. – V v. n.è.), Archeologičeskij Sbornik 27, 1986, s. 61–78.
 
22.
Pazuchin, V. A. (Пазухин, В. А.), Kak vse že otlivali sarmatskie kotly, Sovetskaâ Arheologiâ 1970/4, 1970, s. 282––284.
 
23.
Rygdylon, È. R., Chorošich, P. P., Kollekcija bronzovych kotlov Irkutskogo muzeja, Sovetskaâ Arheologiâ 1959/1, 1959, s. 253–258.
 
24.
Skripkin, A. C. , Slučajnye nachodki sarmatskich kotlov na territorii Volgogradskoj oblasti, Sovetskaâ Arheologiâ 1970/4, 1970, s. 206–209.
 
25.
Smirnov, K. F., Savromaty, Moskva, 1964.
 
26.
Sulimirski, T., Scytowie na zachodnim Podolu, Lwów, 1936.
 
27.
Sulimirski, T., Sarmaci, Warszawa, 1979.
 
28.
Węgrzynowicz, T., Kocioł z Podola, Wiadomości Archeologiczne LV (1999–2001), 2001, s. 31–46.
 
29.
Węgrzynowicz, T., Zabytki z epoki brązu i wczesnej epoki żelaza z Ukrainy i Białorusi w zbiorach Państwowego Muzeum Archeologicznego w Warszawie, Warszawa, 2001.
 
ISSN:0043-5082
Journals System - logo
Scroll to top